Нельзя сломать человека так, как ломают лошадь или собаку. Чем сильнее человека бьёшь, тем сильнее он ожесточается. Чтобы сломать его волю, сломать дух, нужно сломать его разум. Люди думают, что можно сражаться с честью, что есть какой-то правильный способ убивать врагов — это ерунда, наркоз для совести. Нужно пережить настоящий ужас убийства, разрушить эту иллюзию. Показать им, как страшно убивать человека. А потом показать, что ты наслаждаешься этим. Ранить, затем добить раненого, сжечь, перерезать горло. Если разрушить их представление о том, что есть человек — станешь их личным чудовищем. Они будут бояться тебя, и ты станешь сильнее, станешь лучше. Но нужно помнить, что это демонстрация. Лев рычит с той же целью. Горилла бьет себя в грудь. И если слишком увлечешься этим, погрязнешь в ужасе — станешь чудовищем, лишишься части себя, станешь меньше, чем человеком. И это может быть фатально.

Вековая мудрость сухих страниц, россыпь клякс на строках знакомых слов. Стол трещит под тяжестью сотен книг, где смешались в танце добро со злом — колдовство, способное убивать, и заклятья, призванные спасти. Под ладонью жаром исходит гладь, пар белесой дымкой глаза застил.

Закипая, плавится озерцо, и хохочут ведьмы, в него нырнув. Сквозь туман ты видишь ее лицо и желаешь — искренне — утонуть. Ведьмы пляшут ночь, и горят костры, поцелуи — терпкий осенний мед. Хоть одежды праздничные пестры, каждый выдох горечью отдает.

Далеко за озером ведьмин круг, а в глазах у принца блестит металл. Отразится истина в них к утру, и сойдет чешуйками маята.
Улыбнется бронзовой маски лик, на губах вином колдовским елей.

И казнят, не милуя, короли.

И казнят без жалости королей.